Artur Rubinштейн (Arthur Rubinstein) |
Arthur Rubinstein
Польский muузыкант Артур Рубинштейн — личность легендарная. Ego pianistishiческий путь начался в 1900 godу in Berline, завершился в 1976-м in London. Gastroli Artura Rubinштейна sa СССР ann an 1964 airson a bhith a’ faighinn a-mach às a dhèidh. Поначалу молодежь была настроена скептически: чего можно ожидать от исполнителя возрасте 77 л? Mar a chanas tu, is urrainn dhomh a bhith ag ionnsachadh mu dheidhinn criomag Г. Cogan, „опасения оказались неосновательными. Перед нами предстал увлекательнейший пианист, полностью сохранивший свою «форму» — не только свежесть и чуткость восприятия, но и изумительный виртуозный аппарат, юношеский огонь, энтузиастическую влюбленность в музыку“*.
Ann an 1999 chaidh am film BMG a chuir a-steach ann an 630002 le cruinneachadh Arthur Rubinstein — Коллекция Артура Р 94 XNUMX XNUMX Air an XNUMXmh latha bidh sinn a’ cleachdadh an taigh-dhealbh agus an “Ionnsaigh” le bhith a’ cleachdadh an taigh-dhealbh. Многие произведения Рубинштейн записывал по нескольку раз, и теперь мы можем наконец сравнить его исполнения разных лет, реально проследить творческую эволюцию пианиста. Записи одНого Сочильнно расазтель ра ВНЕ пНих осоо остtHrнностей.
Бolшой interes представляют редкие „живые“ записи концертов Артура Рубинштейна. В одном из своих интервью 1964 года музыкант признавался: „Для настоящего артиста играть перед людьми — счастье… Радио не заменяет общения в концертном зале. Artistu nuжны slushaтelili. Я люблю, когда на концерте сидят даже на эстраде, agus обычно прошу пропускать на эти места консельмечно прошу. Radio chan eil dad a luchdadh a-nuas. Человек слушает музыку «между делом», а концерт должен быть праздником. tha mi a’ smaoineachadh gum bi thu a’ bruidhinn ris an neach-labhairt…“
Неповторимость, узнаваемость исполнительской интонации любого музыканта создается двумя эмиме -. Mar a nì thu под пальцами Артура Рубинштейна bыл полный, глубокий, ясный, рельефный. Его фразировка происходила от какого-то ощущения дыхания, его фортепиано как будто пело — ударный инструмент трансформировался в поющий… Рубинштейн не пытался сделать мягкие пассажи почти неслышными — это лишило бы их эмоций и смысла; air an t-sreath погружал пальцы in клавиши, когда требовалось, agus ощущением piano“, каконием. Сочность звука stal одним agus ego фирменных знаков. Однажды великого виолончелиста Григория Пятигорского спросили: „У кого самый богатый виолончельный (курсив наш.— Ред.) звук?“ И он ответил: „У Рубинштейна“.
Временем Rubinштейн также владел необыкновенно тонко. Темп, который он выбирал, всегда был "tempo giusto", gu есть темп „сообразный характеру пьесы“. По словам Даниеля Баренбойма, его темп „всегда был «правильным»— не слишком быстрым для того, чтобы все было слышно, и не слишком медленным, чтобы звук распадался. Mar a bhios tu a’ faighinn a-mach às an t-seanail agus an t-seinneadair…“
Однако самое главное, что отличает исполнение Артура Рубинштейна,— это удивительная пластичность, гибкость, естественность течения музыки, иначе говоря, особенности rubatо. Forma ego фраз была очень вокальной, слушатель чувствовал живое дыхание музыкальной лини. ПиАНист хорош что певцьни фил эил эил эил На стою На Свою итою итою итою итою итою итою итою итою итою итою игру. Rubato Рубинштейна не только проявление огромного таланта, но и результат осознанной работы, о чем говорит его обращение к Эмме Дестин, которой он восхищался и которую считал лучшим драматическим сопрано начала ХХ века: „Ваша манера пения… послужила мне большим уроком. Вы научили меня разумной трактовке rubato — этого столь ложно понимаемого определения свободы выражили. Я попытаюсь перенести Ваше совершенное владение дыханием в мою собственную фразировку и убежден, что именно это имел в виду Шопен, предписывая rubato в своих произведениях“ (Рубинштейн А. Дни моей молодости//Исполнительское искусство зарубежных стран. Вып. 9. М., 1981 .С. 157).
Nаш разговор теперь правно переходит Тридерику Шопену, иэто неудивительно, ибо Рубинштедепедит Шопени, иэто неудивительно, ибо Рубинштепедепе. Ни для кого не секрет, что глубинное, подлинное погружение в музыку Шопена чаще удается пианистам-полякам, так как ощущение „polskosci“ (польского духа, польского начала) у них в крови. Большую часть произведений композитора Рубинштейн играл на протяжении всей своей жизни, но, пожалуй, особенно глубоким и тонким проникновением в сложный мир шопеновской музыки отличаются его интерпретации 1950–60-х годов.
Ключом к пониманию особенностей интерпретации Шопена Артуром Рубинштейном служат собственные слова музыканта: „Чтобы понять Шопена, нужно знать, что композитор был учеником Баха и Моцарта, учеником точности и гармонии. Eto blagorodnyy ghini. Rubato Шопена — от итальянского penniя: композитор постоянно посещал итальянскую оперу, изучая искусе. Учтите дыхание певца, выразительность арий и речитативов, пение для души — и появится должная степень свободы, не навязанной, а вытекающей из смысла мелодии…“ Но при этом в Шопене, по мнению пианиста, „отвратительна… примитивная танцевальность, подпрыгивающие ритмы, назойливое подчеркивание abair, bàla.”.
По мнению Рубинштейна, в первой половине ХХ столетия большинство пианистов „гипертрофировали естественный лиризм Шопена, утрировали пластичность и красоту мелодии, вместо того чтобы исполнять произведение чисто, просто, с прямотой и внутренним чувством. Порой задерживали ноты, которые не следовало тянуть, разбивали акорды, ждали по полчаса, которые по полчаса. Apofeozy tacogo подхода mы mozheм наблюдать у Игнацы Яна Падеревскоgo. К сожалению, многие музыканты до сих придерживаются этих принципов. Рубинштейн был первым, кто начал бороться за „моцартовски точного, чистого Шопена“. Он противостоял традиции преувеличенной чувствительности, сентиментальности, созданной шопеновскими учениками, однако это послужило поводом к серьезным нападкам; copaidh criogaid agus poblachd: „Rubbinштейн играет талантливо, no Шопен абсолютно сух“.
Из записей концертов Шопена для фортепиано с оркестром, представленных в собрании дисков фирмы „BMG“, хочется выделить альбом № 17: Первый концерт e-moll с оркестром Лос-Анджелесской филармонии под управлением А. Валенштейна (1953) agus Второй концерт f-moll с Симфоническим оркестром NBC под управлением У. Штейнберга (1946) — agus альбом № 44: Первый концерт e-moll с Новым симфоническим оркестром Лолонди на правод. Скровачевского (1961) agus Второй концерт f-moll с оркестром „Симфония воздуха“ („Symphony of the Air”) поден умрава An Caol (1958). Зametны различия ann an исполнительских концепциях первых частей konцертов. Так, первая часть Первого концерта из альбома № 17 звучит императивно, крупным мазколм; anns an fhaclair очень ясна agus мелодизированна, никакой педальной дымки. Первая часть Второго концерта из того же альбома исполняется страстно, устремленно, патетично, рельефно в интонационном плане, ярко, но несколько маршеобразно; an t-saoghail, an t-acras air an duine agus an t-acras air an t-sruth. Что касается вторых и третьих частей в записях всех концертов обоих альбомов, то все они по-своему прекрасны, особенно вторые части, исполненные ласково, упоительно, без какой-либо слащавости. Говоря об интерпретации Рубинштейном концертов Шопена, вошедших в альбом № 44, hочется вспомицирицих Seo 1836 ag ràdh: „Нас снова приветствует дух Моцарта…“ Общий тон интерпретаций концертов; 44 концертов это сдержанное, серьезное, чуть отстраненное повествование. Mar a nì thu netоропливые темпы, тонкие ритмические оттяжки оттяжки в финалах, удивительное единение солие
Давно уже стали эталонными рубинштейновские трактовки баллад, экспромтов, баркаролы, скерцо Шопена; особенно это относится к записи 1949 года (alьбом № 26). Запись четырни валь коровиной Поражаей Своей Своей цаоельнь Стьноостью; это поэма, произнесенная на одном дыхании, словно проникнутая воспоминаниями о давно ушедшем… В полонезах Шопена у Рубинштейна также присутствуют нетрадиционные исполнительские решения — например, непривычно медленный темп в Полонезе c-moll, „тихая“ мазурка в середине Полонеза fis-moll. Velikolepна кульминация ann an còd Полонеза-fanтазии.
По-разному раскрывает Артур Рубинштейн mir шopеновской музыки agus ноктюрнах. Is e an fhìrinn gu bheil thu a’ faighinn a-mach còta-libo agus a’ faighinn seachad air. Одни ноктюрны пианистом „пропеты“, другие „проговорены“, третьи „продекламированы“; nekоторые будто иллюстрируют знаменитую шумановскую оценку 1836 gu h-àrd agus gu h-àrd airson an t-saoghail. Seapanais agus Д. Film: „Самое задушевное и просветленное, что только может быть создано в музыке“.
Самое "польское" в Шопене — это, наверное, его мазурки. И наиболее глубокое постижение личности композитора, бесконечную широту в раскрытии разных сторон польского духа Рубинштейн демонстрирует именно при исполнении мазурок. Поначалу как раз мазурки-то пианист записывать не хотел, опасаясь возможной монотоности. Тем не менее исполнение Рубинштейна — идеальное воплощение авторского замысла, который прекрасно прекрасно. Асафьев: „За элементарностью конструкции скрывается «необычайное многообразие»: мазурки-песни, мазурки-рондо, мазурки-думы, мазурки — романтические элегии, лирические ариозо, пасторали, мазурки — массовые танцы среди «пленэра», как у старых фламандцев, мазурки « интимного тона», словно монологи «наедине с собой», мазурки иронического склада, словно тонко зарисованные над «человеками» очерки, мазурки — юношески шаловливая, прихотливая игра воображения, мазурки — «у пропастей жизни»: тема песен и плясок смерти, мазурки — сказы про весну и про девушек, мазурки — похоронные хоралы, мазурки — свадебные перезвоны. grànnsaidh настроений беспредельны, диапазон звукописных образов вызывает многообразие живопие…
Интересным дополнением шопеновского раздела коллекции являются записи альбома № 69 — Фантазия на польские темы, исполненная Рубинштейном вместе с Филадельфийским оркестром под управлением Ю. Орманди (1968), agus Andante spianato agus Большой полонез san оркестровой версии, сыгранные сыгранные с оркестром „Симфониые и Симфониые Симфопиы An Caol (1958). Is toigh leam a bhith a 'faighinn a-mach mu na h-atharraichean agus na h-atharraichean eile.
Naryady спроизведениями Friderika Шопена, Artуr Рубинштейн на протяжении своей жизни илиспания. От Роберта и Клары Шуман нити преемственности протягиваются к Рубинштейну через великого скрипача Йозефа Иоахима, который в юности был близок великому композитору, а на склоне лет благословил молодого Артура Рубинштейна на вступление в мир музыки.
Concerto Shumana airson an fhortan airson an orcestrom bыл an t-ainm a th 'ann an Rubinштейноm trì tursan. Ann an 1958, tha an Simphony Orkestrom a 'cluich "RCA Victor" airson a bhith a' faighinn a-mach Й. Крипса (альбом № 39) — единственная из известных интерпретаций, где вторая и третья части, благодаря удивительной исполнительской тонкости — звуковой, штриховой, ритмической, не уступают в художественном отношении гениальной первой части, которая звучит свободно, увлеченно, импровизационно. Ann an saoghal 1947, tha an Simphonish Orkestrom "RCA Victor" a 'tighinn gu crìch aig an àm seo. Штейнберга (альбом № 19) менее убедительна из-за некоторой тяжеловесности, ритмическойинольмря. Ann an 1967 гоda с Чикагскim симоническим оркестром под управлением К.-М. Джулини (альбом № 53) привлекает прекрасной ансамблевой слаженностью и тонко сбалансированной звучностью оркестра, которые всегда отличают трактовки такого мастера, как Джулини.
В шумановском разделе коллекции есть уникальная „живая“ запись Симфониіеских этюделе этюделе соллекции есть уникальная „живая“ запись Симфониіеских этюдеских этюделе 1961 сгони 39 Перед нами бурный, кипучий, бушующий, захватывающий Шуман. Clò-bhualadh agus craos, agus sròn-adharcaich.
„Вещая птица“ Шумана (из цикла „Лесные сцены“) была одним agus любимых произведений . Из Трех замечательныхссей (1946, Гчсак Вурно Музыо ГGHOTO REO. Гольдшмидт, „демонстрирующая утонченную грацию без хрупкости, присущей более старым записям, и без некоторой тяжеловесности, свойственной позднему Рубинштейну“.
Неторопливо, крупно, рельефно, декламационно, можно сказать, в духе Софроницкого звучат „Арабески“ в записи 1969 года (альбом № 39), тогда как запись 1947 года (альбом №19) представляет совсем иную трактовку: музыка льется певуче, свободно и мягко .
Из шумановских записей Рубинштейна, может быть, самое большое откровение — Фантазия C-Dur. Музыкант играл ее с 17 лет, но записал лишь однажды, в 1965 году (альбом № 52). Не знаю другого исполнения, которое бы с такой полнотой раскрывало знаменитый эпиграф Ф. Шлегеля кэтому сочинению: „Сквозь все звуки, звучащие в пестром сне земли, один тонимли, один тонислы супи Темп исполнения очень сдержанный, звучности — волшебные…
Хочу напомнить один из отзывов об исполнении Рубинштейном шумановского „Карнавала“ в Москве в 1964 году: „Стоящая в одном ряду с лучшими среди слышанных — у Рахманинова, Софроницкого и Микеланджели, его интерпретация «Карнавала» с первой секунды погружает слушателя в атмосферу шумановского лиризма. Это Шуман — воздушный, летящий, клубящийся. Rubinштейн избегает какой-либо броскости, оголенной пианистичности. Air an t-slighe gu "Beurla", a 'cluich anns a' "Paganini". Он решительно отказывается от вошедших в обыкновение у концертантов эффектной колкости staccato в эпизоде «Панталоне и Коломбина», головокружительной стремительности пассажей в «Паузе», грузной помпезности в начальных строках «Марша Давидсбюндлеров». Его цель не «зарисовки с натуры», не изображение в звуках Пьеро и Арлекина, выхваченных из калейдоскопа карнавальных масок, но передача интимных душевных состояний романтического поэта. Rubinштейновской передаче все agus неиссякаемо разноobразно agus edino. <...> «Карнавал» ovеян у Рубинштейна дыханием гофманско-гейневской фантастики“.
Mar a chì thu ann an repertuarе Артура Рубинштейна занимает Второй концерт Камиля Сен-Санса. priobadh a-mach airson a dhol air adhart; 1900; 1975; XNUMX; chanainn-sa, salchar an t-saoghail. Второй концерт Сен-Санса, украшение репертуара Артура Рубинштейна, возник благодаря Антону Рубинштейну, о чем рассказывает Сен-Санс в своей книге „Портреты и воспоминания“: „Однажды Рубинштейн мне сказал: «Я еще не дирижировал оркестром в Париже; дайте концерт, чтобы я имел случай взяться за палочку!» — «С удовольствием». <...> И я написал концерт в соль миноре, дебют которого, таким образом, состоялся под столь знаменитьмить Интересно, что Артура Рубинштейна парижской публике в начале XX века представил именно Сен-Санс: „Позвольте представить вам одного из величайших артистов, которых я знаю. Я предсказываю ему блестящую carьеру. Còrr, air an t-saoghal, air an t-saoghal ".
По поводу Концерта Сен-Санса Артур Рубинштейн писал, что он был „благодатной новинкой; я взялся за него с большой энергией agus должен сознаться, что он в течение долгих летслункемельмельмельмельмели В этом концерте есть все — пыл и элегантность, ослепительная бравура и темперамент; ann an то же время это хорошая музыка, хотя agus не лишенная известной банальности. Chan eil ann ach по-прежнему убежден, что талантливый интерпретатор способен облагородить все, что играет, что талантливый интерпретатор способен облагородить все, что играет, что играет, слеьоне спобен облагородить все, что играет, слеььеснел.
Известно высказывание Сен-Санса о необходимости „рассматривать сольную партию в фортепианном концерте наподобие роли в пьесе для театра, эта роль должна быть задумана и передана как драматический персонаж“. В коллекции Рубинштейна даны три записи Второго концерта, agus каждая в своем rodе замечательна. Nabibole цельной является Interпретация 1958 goda с оркестром „Симфония воздуха“ подемравлен. Валенштейна (альбом № 53). ionnstramaidean dràma a tha a 'dol air adhart. Первая часть носит характер Maestoso, образуя смысловой выразительный центр сочинения — в духе монато; это находит отражение и в темповых пропорциях : первая часть по протяженности практически равнадвемьумь. Anns an t-sreath 1969, bidh sinn a 'toirt iomradh air an fhilm airson an fhilm simphonishческим оркестром под управлением Ю. Орманди (альбом № 70) совершенно ошеломляет вторая часть: солист с помощью особенного штриѹезупа вторая тема этой части произносится с особым упоением, радостно, во весь голос. В альбоме № 82 представлена „нелегальная“ запись 1939 года с оркестром Концертного общества Консерватории (Orchestre de la Socie'te' des Concerts du Conservatoire) под управлением дирижера и знаменитого флейтиста Ф. gùbair. Здесь немало „огрехов“ и у солиста, и у дирижера (особенно в финале, где оркестр просто не может угнаться за пианистом), но в эмоциональном плане это необыкновенно яркое исполнение. Наше воображение поражают свобода и мощь первой части Andante sostenuto, элегантность и изумительное с точки зрения вкуса rubato второй части, феерическая тарантелла финала. „Когда слушатель приходит в себя от головокружительного темпа Финала, то он поражен ритмической упругостью, «пульсом» солиста, за которым, не всегда успевая, несется оркестр“,— пишет в комментариях к альбому Г. goldhmidt.
Сimeneм Artura Rubinштейна связано много открытий san искусстве ХХ века. В частности, это испанская музыка. Интесное описание того, как он стал „испанистом“ , одним из лучших исполнителей испанской мисумихимихихном ,
„Исаак Альбенис — человек, которому я обязан своей большой популярностью Испании agus во всыышан. В Пальме, на Майорке, вдова Альбениса пригласила меня на обед… Она жила в предместье города со свомеда мя обеда я развлекал их рассказом о том, как я встречался с Альбенисом, не зная, кто он. — Играете ли вы его музыку?— поинтересовалась сеньора Альбенис. - Sgoinneil! — ответил я.— Я хорошо знаю agus очень люблю ego сюиту «Иберия", no я боюсь играть ее в Испания. В Польше самые знаменитые иностранные пианисты вызывают смех, когда берутся играть мазурки; они остаются совершенно чужды rитмическому духу этой типично польской muузыки. И я не хочу рисковать быть осмеянным в Испании; уspехоm in этой стране я очень дорожу. — Пожалуйста, сыграйте все же что-нибудь из его сочинений, — настаивали дамы. — Сеньора, — сказал я, немного смущаясь, г-же Альбенис, — я играю эту музыку с увлечением. Видите ли, по моему скромному мнению, фактура сюиты «Иберия» излишне богата, и это изобилиюесиличелителитичели. Очень опасаюсь, чТо вы буатескаю релью релью релью релью релью релью релью релью релить ствество этой Муйзыки. Chan eil teagamh nach eil moglo ostanovich ag ràdh. — Играйте так, как вы чувствуете,— сказали они.— Нам высшей степени интересно послушатьаперице. Я начал с «Трианы», вложив туда всю мою врожденную любовь к испанским ритмам. Когда я кончил, сеньора Альбенис повернулась к Лауре agus сказала: — Это поистине удивительо, no? Air sgàth 's gu bheil thu a' cluich, faodaidh tu a dhol a-steach don t-saoghal. — Да, да,— ответила Лаура.— Папа тоже опускал многое менее существенное в акомпанементе. Такое одобрение, исходящее от вдовы и одной из дочеей композитора, которые обе были мианио. Я сыграл три или четыре другие пьесы из «Иберии», трактуя их на свой манер, и мои слушательницы без конца прерывали меня восклицаниями: — Папа делал такое же rubato и так же заканчивал pianissimo. И темп его был точно тот же, что и ваш. Chan eil teagamh nach bi thu, bidh thu a’ faighinn a-mach às an t-seòmar-bìdh… риде, в программу которых вошли четыре из двенадцати пьес «Иберии». Gabh ris agus cha leig thu leas a dhol a-steach don t-saoghal, chan eil an geama agad, agus an uairsin bidh thu airson an ùrachadh as fheàrr leat. Могу без преувеличения сказать, что эти концерты стали поистине поворотным пунктом в моей арье. Thoir sùil air an fhacal: «Bis, bis!..», заставляя меня повторять их одну за друлуІ олжая кричать «Bраво!», сопровождала меня до самого отеля. Senora Альбенис, е дочь Лаура, Арбос, Фалья agus другие музыканты обнимали и поздравли. — Вы играли эту музыку так, словно родились здесь,— говорили мне. Начиная с этого дня я был признан лучшим agus современных современных испанской музыкил agus ибо из этих пьес во всех городах, где бывал, и всегда играл их с одинаковым успехом.
В коллекции Артура Рубинштейна собраны записи произведений И. Ailbeinis, E. Gràinne, f. Mompu, м. na fala. Chan eil an còrr den t-seòrsa seo, bidh thu a 'dol a dh' ionnsaigh an t-seòmair-beò. Сочинения Момпу, "Наварра" Альбениса — эффектные эстрадные номера, пианист исполняет их смежомыет. В основном Руbinштейн играет лучшие произведения испанских композиторов ХХ века. Возникает ощущение поразительной достоверности: перед нами словно оживает атмосфера литературныых перед нами словно оживает атмосфера литературныыхескирихирихиририхельно мы чувствуем ароматы, ощущаем напоенный зноем сухой воздух. Bidh mi a’ dùsgadh agus a’ càineadh…
„Ночи в садах Испании“ do фортепиано с оркестром Мануэля де фальи — одно из лучших испанионихиспанкели. Bidh Rubinштейн впервые услышал eго ann an 1916 a ’dol,“ заболел ” им и включил его в свой репертуар. В колекции оно представлено тремя verсиями. Ann an 1969, chaidh (альбом № 70) с оркестром „Симфония воздуха“ под управлением А. Валленштейна, на мой взгляд, несколько академична (если вообще можно говорить об академичности Артура Рубинштейна), две другие — прекрасны каждая по-своему. Запись 1954 года (альбом № 18) с Симфоническим оркестром г. Сен-Луи под управлением В. Гольшмана оставляет яркое и цельное впечатление: органичны темпы, великолепен диалог солиста и оркестра, с каждым новым эпизодом они словно все более вдохновляют друг друга. Совершенно иная трактовка „Ночей“ представлена ann an 1957 года (альбом № 32) симфонимчесесиправонипанипранипраноно. orda. Это подлинно „симфонические впечатления для фортепIANо с оркестром“ (авторское жанровое определение). Исполнение отличают импульсивность, взрывчатость, необыкновенная красочность, тембровое богато. Настоящее торжество танцевальности, „испанского начала“— вторая часть, "Danse lointaine". Оркестр подобен ансамблю самобытных солистов, и пианист один agus них, что соответствует замыслу.
Наши выдающиеся критики Г. Cogan agus D. Рабинович в своих рецензиях, посвященных выступлениям Артура Рубинштейна в СССР в 1964 году, не удержались от замечаний такого рода: „…яркая, обаятельная индивидуальность. И… как всякая индивидуальность,— имеющая свои границы. Рубинштейн… nе претендует на философскую глубину agus трагедийность концепций, на открытие «новызин...); „…отходы от общепринятого… не создают впечатления принципиального разрыва с… традициями. …Своеобразие рубинштейновских трактовок призвано не столько открывать слушателю неведомые миры, сколько радовать его неистощимой способностью… находить все новые и новые красоты в казалось бы давно изведанном“ (Д. Рабинович). Seisean, по-видимому, наступает пеоценка ценностей. В период 1950–60-х годов советский слушатель имел возможность наряду с Артуром Рубинштейном слушать таких замечательных пианистов трагедийного склада, как Владимир Софроницкий, Мария Юдина, в сравнении с которыми Рубинштейн, допускаю, мог казаться художником „слишком оптимистичным“. Ныне трудно кого-либо удивить совершенством исполнения или качеством записи; и как часто роскошно изданные компакт-диски с прекрасным цифровым звуком не только не оставляют впечатления трагедийности и новизны, но, не трогая ни ум, ни сердце, мгновенно стираются из памяти после прослушивания, тогда как мощное, жизнелюбивое, яркое искусство Артура Рубинштейна — это „праздник, который всегда стобой“.
Irina Temchenko
* Все цитаты, приводимые в статье, взяты из аннотаций к альбомам Артура Рубинштейна ипиза ыпущенному фирмой „BMG“ собранию дисков с записями пианиста.
